IV. Ленинский зачёт

В четвёртом, пятом и шестом классах я была председателем совета дружины школы. Активность моя распростёрлась на все школьные планы, и осуществляемое называлось активной жизненной позицией. Кроме школы была ещё музыкалка и спортивная школа.

В сентябре 1976 года, как всегда, началось массовое выкапывание картошки. На предприятиях профкомы за каждой семьёй закрепляли участок за городом, и три раза в году -  на посадку, прополку и копку, организовывали выезд. При урожае можно было снять с участка до сорока мешков картошки и этого хватало на всю зиму для большой семьи и на семена для следующего сезона. Осень наступившего года была не исключением. Единственной помощницей в семье оставалась я (сёстры все повыходили замуж, да поразъехались), и мы вместе с папой и его бывшими сослуживцами, вооружёнными лопатами и мешками, отправились на открытых легковушках на поля. Капали картошку торопясь, потому что уже с утра по небу ходили грозовые тучи, предвещая вот-вот накрыть всех нас проливным дождём. Так оно и случилось – часам к двенадцати дня брызнули первые капли. Папа побежал накрывать лопухами выкопанные мешки с картошкой, а я продолжала собирать клубни в вёдра. Все торопились – урожай получился неслыханным, у нас с наших шести соток уже было поднято из земли мешков двадцать и впереди ещё треть невыкопанного поля. А тут известие пришло – машины по размытой глине подняться к полю не могут, придётся урожаю оставаться до завтра или нужно стащить мешки с горы. Нам это было не под силу. Я видела глаза расстроенного папы и ни чем не могла помочь – сил у меня хватило только один мешок волоком стащить с горы. Дождь припустил сильнее, и нам уже ничего не оставалось, как бросить капаться в грязи и немного переждать ливень, накинув на себя плащ-палатку. Нависшее небо как будто парило над землёй и падающие крупные капли стекались в ручьи и уносились под гору, прорывая широкие рытвины. Несобранная картошка опять попряталась в землю, покрытая слоем чёрно-коричневой вязи. Брезентовая плащ-палатка стала тяжёлой и прилипла к спинам. Папа укрыл меня поплотнее:

 - Ты, дочь, сиди здесь, а я хоть несколько мешков спущу под горку… - сказал и скрылся за полотном дождя.

 - Чего ж я тут одна сидеть-то буду – под горку и я могу спихнуть один-другой,- подумала я и нырнула вслед за отцом.

Папка, увидев меня, гаркнул по-недоброму, но этим и обошлось – спорить не было ни сил, ни времени.

Часа через два, причмокивая налипшей на кирзовые сапоги, грязью, к нам прибрёл дядя Витя с соседнего участка и сказал, что на трассе ждёт автобус, чтобы забрать женщин и детей. Картошку будут грузить завтра, если дождь закончится. Папа сунул мне в руки сумку с так и не съеденными продуктами и приказал идти в автобус. Без обсуждения.

Урожай картошки так и не спасли. Это был тяжёлый год для многих семей нашего городка. Но и вытекшие из этого дождя события не принесли ничего хорошего. Мой организм, сильно охладившись под дождём, ночью уже выдал температуру под тридцать девять. Провалявшись на больничной койке сорок дней, я пропустила почти всю первую четверть. Спортивную школу пришлось оставить. И семимильными шагами нагонять пропущенные предметы в общеобразовательной и музыкальной школах. Моя активность в школе как-то снизилась, и всё больше хотелось уединения. Это всё совпало с моим непониманием нового предмета – химией. Пропущенные занятия дали о себе знать. Я никак не понимала простейших химических процессов и мне, в прошлом отличнице, стыдно было сознаться, что я ничего не понимаю в этом новом предмете.

А тут ещё объявили Ленинский зачёт.

К этому мероприятию все готовились задолго, выстраивая планы и записывая результаты их осуществления. Зачёт открыла секретарь комсомольской организации класса Светка Винивитина. Первой к ответу поставили меня. Тут-то всё и началось. Я, наверное, впервые в жизни, была не готова отвечать на вопросы.

 - Кто желает задать вопросы? – спросила, обращаясь к классу, Света

 Минутное молчание и некоторое замешательство этой внешнеразыгрываемой игры прервала Ленка Лупенко:

 - Что ты сделала полезного для класса за последнее время?

Я почувствовала себя припёртой к стене, пригвождённой этим вопросом, претендовавшим на серьёзный ответ. А что я на самом деле сделала? Ни-че-го! А кто другой что-то сделал полезного? А что считать полезным? Вопросы сбивали друг друга, натыкаясь один на другой, но ответов в голове не было.

 - Я…я ничего не сделала.

 - Ха! Если наша активисточка ничего не сделала, чего с других спрашивать, - раздалось с последней парты.

 - Да она разве вообще-то когда-нибудь что-то делала? – выкрикнул ещё один голос.

 - Надо снять её со всех должностей, пусть побудет как все…

Слёзы накатились на глаза неожиданно, как будто прорвавшись из кома в горле, но я не могла позволить, чтобы меня увидели плачущей – я же всегда была перед всеми сильной, и пулей вылетела из класса, хлопнув дверью так, что свалился фанерный стенд, висящий около. Но куда было бежать? В кармане лежал ключ от кабинета совета дружины, и я рванула на третий этаж. Дверь оказалась открытой, в главном пионерском кабинете сидели второсменщики, с ними была старшая вожатая. Как хорошо, что они тоже не увидели меня…В коридоре я припала к крану с водой, будто пью, и так простояла, пока не ушла техничка, домывавшая полы. Обида. Меня предали самые близкие? Так думала я, уткнувшись в одну точку за окном и опёршись локтями на подоконник. Когда это накопилось в людях? Не могло же это произойти на пустом месте?

Пространство всей прожитой жизни, всех отношений с друзьями сузилось в этот момент до прямоугольной рамы школьного окна, в котором были видны близкие горы и далёкое небо. Перед глазами было спокойствие и безмятежность природы. Там, далеко, тоже что-то происходило каждый час, каждую минуту – волнение передавалось грозами, снегопадом и ливнями. Но тот, кто управлял всем этим, делал это преднамеренно, чтобы не нарушить гармонии мира.

Солнце опять взойдёт завтра, и своим размеренным ходом расставит всё по своим местам.

                                                                                                              -Читать дальше -