Река Бухтарма. В истоках она белого цвета, что выдает ее ледниковое происхождение. Благодатный край. Буйная растительность, обилие живности и рыбы, первозданная красота гор и долин.

Но, как ни странно, именно отсюда 150 лет назад местные старообрядцы-каменщики уходили на поиски фантастического поселения - Беловодья. А ведь оно было у них под ногами. И я давно мечтал посмотреть на него от начала до конца. От истоков до устья. Лучший способ для этого - сплав.
В старину на Бухтарме существовали профессионалы-сплавщики, которых называли плауками. За деньги они сплавляли грузы и пассажиров по реке. Строили плоты в районе деревни Согорной. На плоту ставили укрытие от непогоды. Было место для костра и лошадей.
Староверы использовали Бухтарму и в качестве способа наказания. Преступника сажали на плот, оставляли минимальный запас продуктов и отправляли вниз по реке. Охотно пользовались водной дорогой купцы, которые скупали в верховьях реки мед и переправляли в город практически бесплатно. Известный исследователь Алтая В. Сапожников сплавился на плоту по Бухтарме в конце июля 1906 года.
Ровно через сто лет по тому же маршруту сплавились и мы: собкор "Экспресса К", фотокорреспондент Алексей Мазницин и 19-летний студент Иван Кратенко. За три дня мы проплыли на резиновом плоту 120 километров - от Согорной до Лесной Пристани.

На старт!
Перед плаванием бывалые путешественники пугали нас, что река коварна, встречаются камни, пороги, завалы, возле берегов торчат колья, над водой висят тросы и т.д. Но мы все-таки рискнули. Душа жаждала успокоения, кровь - адреналина. Ниже Согорной нашли место, где в Бухтарму вливается речка со знаковым названием - Белая.
Горячий кофе, свертывание лагеря, погрузка вещей на плот - и мы отчаливаем. Водитель Костя с завистью смотрит, как наше утлое суденышко подхватывает стремительное течение. Мы выгребаем на середину и бросаем весла.
Картинка, точно в кино, меняется. Как завороженные мы безмолвно любуемся рекой, не отрываем глаз от малахитового цвета воды. Возникает ощущение, что плывем не по реке, а во времени - от начала до конца. Бухтарма - это как бы цельная метафора жизни. Река, как живая, все время меняется. И наш резиновый плотик периодически натыкается на подводные камни, бьется о скалы, временами его захлестывают волны, быстрое течение швыряет на крутых виражах, после чего река вновь затихает, и мы плавно скользим вдоль живописных берегов.
Перед Печами, возле притора, замечаем выгон для скота, избушку. Причаливаем. Находим пастушков. 15-летние братья Канат Алпысбаев и Талгат Болтынов пасут 57 коров и два косяка лошадей. Они подсказывают, что рыба начинает клевать лишь к обеду, точно проголодавшись. Канат хочет выучиться на слесаря и вернуться в родное село. Пастушки с восторгом рассказали о местном герое - чемпионе по гиревому спорту Мурате Жексеневе. Не забыли похвастать и своим дедом Болтыном, который все из дерева может сделать, в том числе сани. Правда, глуховатым стал дедушка, и потому говорить с ним - одна морока.

Печи оптимизмом не горят
Причаливаем к галечной косе, чтобы пообедать. Собрали плавник. Горит он, как порох. Поставили котелок. Из кустов вышел человек. Сказал, что косит на берегу траву. Увидел нас и решил пообщаться. Серик Аренов с грустью поведал о своем житье-бытье. У него четыре дочери. И чтобы выучить их, Серику пришлось продать три коровы и легковую машину.
- Скотину, - говорит Серик, - вырастить нелегко, а продавать приходится за бесценок.
- Может быть, река кормит?
- Река? Да ну! Не подпускают же. В районе создали государственный национальный парк. На сто семей 10 егерей. Зачем держать такую ораву? Деньги платят большие, а что они охраняют? Живем возле речки, а рыбачить нельзя. Билет заставляют покупать. Сто тенге - путевка. Раньше люди не кочевали, так сейчас многие поехали с насиженных мест. Кто приватизировал трактор, тот еще ундай-мундай (т.е. более или менее). Планы? Какие могут быть планы? Допустим, можно картошку выращивать, так жук колорадский одолеет. Ты посадил, обработал посевы отравой, а сосед - нет, и жук от него к тебе перебежал. Продать картошку - тоже проблема. В прошлом году накопал четыре тонны, повез в город - отдал за перевоз 30 тысяч, реализовал по 19 тенге, выручил 72 тысячи, осталось 40. Это что, деньги? Что еще делать? Сено косить - солярки нет. Поросят держать - зерна нет.
Мы пригласили Серика отобедать с нами, но ему, похоже, было не до еды - нужно было излить на нас весь свой пессимизм:
- Раньше совхоз был, содержал уйму голов скота. И ведь хватало пастбищ, сенокосных угодий. Теперь и население уменьшилось, и скота меньше стало, а угодий не хватает. Все удивляются: почему? Загадка.

Возвращение к ненаглядной певунье
Плывем дальше. Следующая деревня - Коробиха. Из крайнего дома доносится громкая музыка. Возле калитки стоит бородатый мужчина лет 55 с загорелым лицом шкипера. Это Василий Сидоров. Потомок здешних первопоселенцев. По молодости он много путешествовал. Служил в Германии, окончил мореходку на Балтике, ходил по морям и океанам на разных судах. Был и в Америке. В общем, посмотрел мир. В Москве пожил. Работал на ткацкой фабрике, в милиции. А потом родная деревня вдруг позвала к себе так властно, что забыл Вася обо всем на свете, вернулся домой, к "ненаглядной певунье своей", как в песне Михаила Ножкина.
- Мне, - говорит Василий, - лучше здесь, вот на этой речке. Тут и сурки, и рыба. Тянет сюда. На эту вершину слажу - у-уу, красотища! Раньше и с ружьишком погуляешь, а теперь с ружьишком запретили, ну хоть так позаглядываешь. Да вот какую-то заповедную зону придумали. Вроде и рыбка есть. А ловить нельзя. Все по выписке. С той стороны горы можно ловить, а с этой нельзя. Как это понять? Речка одна, а права у людей разные. Хотя ловим исключительно для себя, кому здесь продашь?
С печальным вздохом Василий Сидоров говорит, что пустеет деревня. Рубленые дома, покрытые жестью, стоят 30-40 тысяч тенге. Почти даром. Приезжают КамАЗы и увозят Коробиху в город.
- А так, - говорит Василий, - живем тихо, мирно. Ну иной раз перепьют мужики, носы поразбивают - и снова тихо.
Новый собеседник - Евгений Иванович Ершов 1938 года рождения. Он подошел к нам неуверенной походкой, предложил выпить по стопке, а затем сообщил:
- Живу в этих горах сызмальства. 33 года отработал трактористом. В Россию не поеду. Вот в Россию, парни, не поеду. Капитально вам говорю. Как я здесь родился, так и умру. Вот раньше сюда бежали, как их: ну эти самые:
- Кержаки?
- Ну да, так вот. Они сюда бежали, а я взад ни за что не побегу.

Построить Богу дом и спать спокойно
Между тем в Коробихе не так давно появилась старообрядческая церковь. Построили храм супруги Валентина Михайловна и Иван Манович Мурзинцевы. Мы сходили к ним.
Расспросили обо всем и узнали, что предки у них староверы. В конце 1990-х Валентина Михайловна сильно заболела, три месяца не поднималась. А потом было некое видение. Как бы знак свыше.
- После этого, - говорит она, - я выздоровела, перед Богом раскаялась и дала ему обещание построить церковь. Купила на свои деньги сруб и начала строить. Сама плахи строгала, сама штукатурила. Топорная работа получилась, зато надежная. Никто, кроме мужа, не помогал. Себе дом построила, Богу построила, детей вырастила, деревья посадила, так что умирать могу спокойно.

Примерка гробов в Усть-Язовой
В шести километрах от Коробихи деревня Усть-Язовая. Замечаем на берегу лодки-казанки с двигателями. Забор. Калитка. В тени под березами крепкий стол и лавки. Навстречу выходит Валерий Коновалов. Он приехал из Серебрянска, чтобы помочь родителям управиться с сенокосом. В деревне теперь всего 13 дворов. А прежде здесь работал леспромхоз и было отличное снабжение. Теперь народ живет натуральным хозяйством.
Появляется и хозяин дома - Павел Иванович Коновалов. Мы представляемся, и я говорю, что хочу написать о Бухтарме и бухтарминских людях.
- Люди, - говорит в ответ Павел Иванович, - в Кремле, а здесь рвань. Так и напиши.
- Но ведь жизнь, - спрашиваю, - становится лучше?
- Конечно, лучше, - саркастически соглашается старик. - В колхоз не гонят, из колхоза не выгоняют, хочешь - работай, хочешь - голодай. Вот вторую неделю без света сидим: отличная жизнь, ничего не скажешь! Сынок, все развалилось! Леспромхоз ликвидировали, людей распустили. За водкой в Коробиху приходится плавать. Была деревня Зайчиха - нету, была Верхняя Пихтовка - нету, Игнашихи нету, Круглой сопки тоже нету. Все заросло. Бывало, плывешь по Бухтарме, там поют, здесь плодятся, тут матерятся, река жила, а теперь что? Все тальником заросло, как будто никогда и людей здесь не было.
Сам по себе Павел Коновалов мастеровитый мужик. В 13 лет сделал матери самопряху. Выучился столярному мастерству, научился делать деревянную посуду, мебель, сани. Похвастал столяр своими гробами. Для себя сделал и для супруги.
- Говорю жене: ложись в гроб, примерить нужно. - Нет, боюсь! - Чего ты боишься? - Я лягу, а ты крышку забьешь.

Где кончается Беловодье, там воруют куртки
Чем ниже по течению, тем Бухтарма теплее и светлее. Возле Сенного наблюдаем сцену заготовки сена. Крепкие ребята Николай Затеев и Андрей Носков укладывают высохшую траву в копны. Они рассказали, что еще не женаты, но девчонки есть, что уезжать из родных мест не собираются, потому как "тут привыкши". Главная беда - погода. День нету дождя, а день льет.
- Вечером выведрит, - рассуждает Коля, - а к утру обязательно польет:
Никогда прежде я не слышал такой дивной русской речи. Да еще из уст молодых парней.
Ближе к Лесной Пристани горы становятся более пологими, течение - менее стремительным, чаще появляются рыбаки и туристы.
Водитель Костя встречает нас возле моста и рассказывает о том, как прикрыл своей теплой курткой пьяненького деда на пляже. Сходил искупаться, вернулся - ни старика, ни куртки.
- Смышленый народ на Бухтарме, - удивлялся водитель.
- Это он в низовьях такой, - заметил Алексей, - а в верховьях, где Беловодье, совсем другое дело. Лучше не бывает. Мы теперь это точно знаем. Сами видели.

№ 144 (16046) от 04.08.2006
Андрей КРАТЕНКО, Восточно-Казахстанская область